Ознакомительная версия.
Однако в чреде бурных событий «красных» дней, как назвал их один из участников первой русской революции в Иркутске И. И. Серебренников, есть одно, не то чтобы замалчиваемое, но практически не отрефлексированное. 16 декабря 1905 года в Глазковском предместье города, расположенном на левом берегу Ангары и примыкавшему к железнодорожному вокзалу, произошел настоящий «классический» погром, жертвами которого стали местные «кавказцы».
Квалификация массовых беспорядков именно как «погрома» ни у кого не вызывала сомнений уже в день их возникновения. Но ни в немногочисленных газетных публикациях «по горячим следам»10, ни в воспоминаниях и исследованиях позднейшего времени не обнаруживается анализа причин вспышки агрессии, нет оценки ее последствий и даже законченного описания событий. В ряде обобщающих работ о погроме вообще не упоминается11, в других он просто отмечается как факт12 и лишь в одной единственной статье 1954 года13 – постулируется его провокационный и черносотенный характер, но эта интерпретация в силу ее очевидной тенденциозности осталась единичной.
С одной стороны, это объясняется тем, что «Глазковский погром» не вплетался в революционную канву, как она понималась в то время и на которой было сосредоточено внимание, как непосредственно в 1905—1906 годах, так и, тем более, в советский период.
С другой стороны, в самой скупости упоминаний современников читается недоумение и желание дистанцироваться от случившегося. Эта тенденция выразилась в объявлении единственными акторами погрома представителей социального дна и криминальных кругов («золоторотцев», «босяков»)14, чем как бы говорилось: «это были не мы». Но гораздо хуже выглядит из дня сегодняшнего «тактика» простой безоценочной констатации, создающая впечатление, что погром для Иркутска – вполне нормальное явление, о котором и писать то особо нечего – «случился и случился, дело обычное».
Глазковский погром: как это было
Одним из наиболее информативных опубликованных источников о событиях 16—18 декабря и их последствиях является серия материалов в иркутской газете «Восточное обозрение»15. Это краткие новостные заметки, объявления и, что особенно интересно, показания очевидцев – рабочего железнодорожного депо и владельца одного из разгромленных домовладений. К сожалению, публикация этих свидетельств по не вполне понятным причинам не была завершена. Возможно, их отодвинули на второй план более «горячие» новости, такие как покушения на гражданского вице-губернатора (23 декабря) и исполняющего дела полицмейстера (26 декабря). С объявлением же в городе военного положения и ретирадой в Россию, ввиду приближения карательного эшелона Меллер-Закомельского, главного редактора газеты И. И. Попова, в силу вероятно вступили самоцензурные соображения, поскольку «Восточное обозрение», как либеральный рупор в освещении событий акцентировалась на бездействии властей. Впрочем, 24 января 1906 года издание все равно было закрыто постановлением временного генерал-губернатора Даниловича16.
«Иркутские губернские ведомости», 1905, №4230
Вторым источником сведений выступает официальный печатный орган – «Иркутские губернские ведомости». Они, конечно, были не так оперативны и красочны в деталях, однако в чем-то более точны в силу прямого доступа к полицейской информации. Недаром «Ведомости» неоднократно поправляли «Восточное обозрение», часто слишком спешившее донести до читателей сенсационные новости.
И, наконец, очень интересным и подробным источником является часть «Отчета о деятельности Иркутского Аптечного Склада Красного Креста» доктора Александра Никитича Червенцова17, оказавшегося волею случая в эпицентре событий 16—18 декабря. Отчет был опубликован в 1909 году в книге «Красный крест в тылу армии в Японскую кампанию 1904—1905 годов», причем содержит даже несколько фотографий.
Реконструкция событий 16—18 декабря 1905 г.
16 декабря. Пятница
В начале девятого часа утра пятницы 16 декабря 1905 года, едва взошло солнце18, а 22 градусный мороз19 был особенно ощутим, под мостом на Мало-Александровской20 улице близ дачи бухгалтера горного управления Ф. И. Кроновича21 был обнаружен труп ефрейтора 4 Заамурского железнодорожного батальона Николая Кузьменко с огнестрельным ранением в грудь и ножевым – на горле. Следы крови на снегу вели к дому Шустова на той же улице. В нем располагалась мелочная лавка и чаевая, содержимые «жителем селения Грен, Телавского уезда, Тифлисской губернии, Николаем Хахутовым»22.
«Дача Кроновича» неоднократно фигурировала в документах заседаний иркутской городской думы на рубеже веков23. Сегодня это дом по адресу ул. Профсоюзная, 16. В 1905 году он снимался городской управой под глазковское начальное училище24.
Буквально в течение часа у места предполагаемого убийства собралась толпа, состоявшая главным образом (но не исключительно) из железнодорожных рабочих, кондукторов, смазчиков и т. п. Причем, по свидетельству одного из очевидцев имела место прямая «мобилизация» – с 9 утра или даже ранее в депо25 начали приходить люди, говорившие, что «в одной из черкесских лавок убили солдата» и комендант станции «зовет рабочих помочь арестовать и обыскать убийц». Более того, кое кто прямо заявлял, что комендант зовет «разбить черкесов», то есть имела место установка на конфликт с «черкесами» («кавказцами»), являвшимися, среди прочих, держателями мелочной торговли, заведений общепита и гостиничных «нумеров» в районе вокзала.
Общий настрой был таков, что железнодорожники (а в иркутском депо их насчитывалось порядка восьми-девяти сотен26) начали массово сниматься с работы и двигаться к дому Шустова. Причем по пути им приходилось миновать труп Кузьменко, не убранный еще и к 10 утра, а лишь прикрытый шинелью27. Это могло стать дополнительным раздражающим фактором, поскольку железнодорожные войска формировались преимущественно из рабочих-железнодорожников, и они в какой-то мере воспринимались как «свои».
В какой момент начались собственно беспорядки, не вполне ясно. Дальнейшая хронология событий восстанавливается с трудом. Нет уверенности даже в том, что полиция вообще присутствовала при начале погрома. Можно предположить, что всё началось с отправки подозреваемого «в город», что могло быть воспринято возбужденными людьми, как попытка увести его от ответственности.
«Толпа стала требовать выдачи ей Хахутова, над которым хотела учинить самосуд. Однако полицейскому чиновнику удалось отправить Хахутова, тайком от толпы, в 1 [полицейскую] часть»28.
Правда, в другом описании указывается, что
«арестованного Хахутова, страшно избитого, околоточному надзирателю едва удалось спасти от ярости толпы»29.
«Тайком» и «страшно избитого» уже плохо сочетаются, а, кроме того, по свидетельству анонимного участника событий, избиваемых обитателей дома Шустова защитили и сдали под охрану военных члены городской дружины самообороны:
«Я держался того мнения, что всех кавказцев без причинения им побоев арестовать, обезопасив их таким путем. … В это время из угла вытащили кавказца небольшого роста. Мы тотчас же окружили его, защищая от ударов, и благополучно довели до вагона, если не считать двух ударов со стороны каких-то личностей. Следом за нами к вагону привели страшно окровавленного кавказца, за ним третьего. Всех их посадили в вагон, а толпу разогнали, чтоб она не убила арестованных. … Сдав арестованных кавказцев на попечение военного караула, я отправился с кучкой своих товарищей на место погрома»30.
О полиции в этом описании нет ни слова. То, что именно околоточный отправил Хахутова за реку сомнений не вызывает, но его заслуги как спасителя «от ярости толпы» не столь очевидны.
Как бы то ни было, уже к 10 часам утра толпа приступила к разгрому лавки Хахутова. Причем в «классическом» для начала погромов стиле – с порчей и уничтожением имущества, поисками подтверждений своим подозрениям, которые могли быть использованы в качестве оправдания для дальнейших самосудных действий.
«В толпе говорили, что в лавочке найдены три винтовки, башлык, папаха и др. солдатские вещи. Толпа все сокрушала: разбивала двери, выворачивала полы, все ища чего-то»31.
Ознакомительная версия.
